Витрувий. Десять книг об архитектуре

Полный текст трактата Витрувия «Десять книг об архитектуре» (Vitruvius "De architectura libri decem") публикуется по изданию Всесоюзной Академии Архитектуры 1936 года. Перевод Петровского Ф.А.


Мы располагаем лишь самыми скудными сведениями о жизни и личности Витрувия. Сведения эти в основном сводятся к тем немногочисленным автобиографическим высказываниям, которые встречаются в его трактате. Витрувий * был, повидимому, сыном архитектора и получил от родителей, готовивших его к этой профессии, энциклопедическое образование (VI, вст. 4). Он, по всей вероятности, служил в войсках Юлия Цезаря и занимался постройкой и починкой военных машин (I, вст. 1). Возможно, что он сопровождал Цезаря во время его походов (II, 9, 15; VIII, 3, 25) и таким образом мог побывать в Галлии, в Испании и в Греции. По свидетельству Фронтина ** , стратега и инженера конца I в. н. э., Витрувием был установлен модуль для калибров свинцовых водопроводных труб (VIII, 6, 4), причем Фронтин упоминает в той же связи имя Агриппы, который был ближайшим сотрудником Августа в деле дорожного и водного строительства, откуда можно заключить, что Витрувий продолжал служить при Августе в качестве гражданского инженера. Кроме этого, Витрувий, как он сам об этом сообщает (V, 1, 6-10), построил *** базилику в colonia Julia Fanestris (нынешнее Фано, на берегу Адриатического моря). Надо думать, что это был единственный крупный заказ, который ему удалось получить, ибо ни о каких других своих постройках он не говорит. Вообще он, видимо, занимал весьма и весьма скромное положение в архитектурной жизни своего времени и чувствовал себя обойденным неудачником, приписывая это своей невзрачной наружности (II, вст. 4) и отсутствию той алчности и наглости, которыми, как он говорит, отличались его коллеги (VI, вст. 5). Пользуясь протекцией сестры Августа Октавии (ум. 11 г. до н. э.), Витрувий добился пенсии и под старость занялся сочинением трактата, который он посвятил Августу.

* В рукописях трактата и у античных авторов сохранилось только родовое имя— Витрувий. Семейное имя (cognomen) Витрувия — Поллион — встречается в античности дважды: 1) в краткой выдержке из трактата, составленной во II в. н.э. М. Цетием Фавентином, если только в данном случае «Поллион» не есть, как предполагает Шуази (Aug. Сhоisу, Vitruve, Paris 1909, III, 259), имя другого архитектора, которого Фавентин упоминает наряду с Витрувием; 2) предположительно в надписи I в. н.э., найденной в Мизенуме и гласящей: «арх(итектор) (В) итрувий (Полл)ион» (С. I. L. X, 3393). Личное имя (praenomen) с достоверностью установить нельзя. «Архитектор вольноотпущенник Луций Витрувий Кердон», упоминаемый в надписи на веронской арке (С. I. L. V, 3464), едва ли может быть отождествлен с нашим автором. Если даже этот Кердон был вольноотпущенником писателя, все же нет никаких оснований предполагать, как это делали некоторые, что Верона была родиной Витрувиев. Точно так же нахождение многочисленных надгробных надписей с упоминанием рода Витрувиев в кампанском городе Формиях (ныне Мола ди Гаэта) еще не доказывает, что Витрувий был уроженцем этого города. Имя Марк, принятое во всех старых изданиях, в том числе и в баженовском переводе, является не более, как догадкой первых итальянских издателей эпохи Возрождения.
    
* «De aquaeductibus urbis Romae», XXV.

*** Попытка Крона (Vitruvius, ed. F. Кrоhn, Lipsiae 1912. Praef.) заподозрить подлинность этого места, а тем самым и практическую деятельность Витрувия как архитектора, мало убедительна и хорошо опровергается Закуром (Sасkur, Vitruv und die Poliorketiker. Berlin 1925, 154—155).

Эти автобиографические данные позволяют с уверенностью утверждать, что Витрувий жил в середине I в. до н.э. и что «император» и «цезарь», к которому он обращается, - не кто иной, как Октавиан Август, приемный сын Цезаря и «умиротворитель» империи после гражданских войн (I, вст. 1). К этому присоединяется целый ряд косвенных доказательств, не допускающих более поздней датировки, а именно в пределах нашей эры: Фронтин (40-103 н.э.) и Плиний Старший (23-79 н.э.) уже ссылаются на Витрувия как на авторитет; Витрувий говорит о Везувии, как о потухшем вулкане (II, 6,2), т.е. он не пережил извержения 79 г. н.э., он упоминает всего один каменный театр в Риме (III, 3, 2), а именно театр Помпея, в то время, как в 13 г. до н.э. их было уже три; он ничего не говорит ни об общественных термах, ни об амфитеатрах, сообщая, что гладиаторские игры происходили на форумах (V, 1, 1); из римских писателей он ссылается только на Энния, Акция, Лукреция и Цицерона (IX, 1, 16-17) и не упоминает ни одного автора эпохи Августа; наконец, и это самое важное, Витрувий мало говорит о кладке из обожженного кирпича и о сводах и вовсе не описывает кирпично-бетонной сводчатой техники, которая получила такое широкое распространение в императорскую эпоху, начиная уже с I в. н.э. Поэтому следует считать несостоятельными гипотезы всех тех, кто относил Витрувия к эпохе Флавиев, к IV в. и к средним векам или, что уже является чистой фантастикой, к эпохе Возрождения.

Установление более точных хронологических границ написания трактата в пределах второй половины I в. н. э. крайне затруднительно на основании тех весьма шатких опорных точек, которые нам дает текст трактата. Так, Витрувий всюду называет Августа либо «императором» либо «цезарем», и это заставляет предполагать, что он еще не знает титула «август», принятого Октавианом в 27 г. до н. э. 

С другой стороны, описывая базилику в Фано (V, 1, 7), он говорит о «портике храма Августа» . Далее Витрувий упоминает храм Цереры около Большого Цирка (III, 3, 5), сгоревший в 31 г. до н.э.; правда, Плиний утверждает, что он вскоре после этого был восстановлен. Дорийский храм Квирина (III, 2, 7) был посвящен только в 16 г. до н.э., так что если придерживаться 27 г., как крайнего срока, приходится допустить, что Витрувий говорит о неоконченной постройке. С другой стороны, упоминаемый Витрувием портик Метелла (III, 2, 5) вскоре после 33 г. был переименован в портик Октавии. Наконец, рассуждения Витрувия об истоках Нила (VIII, 2, 6-7), по всей вероятности, восходят к сочинению Юбы о Ливии, которое не могло быть написано раньше 26 г. н.э. Не вдаваясь в детали, можно, таким образом, отнести написание трактата к 40-м и 20-м гг. I в. до н. э., а если принять во внимание, что Витрувий его писал в преклонных летах, приходится предположить, что автор родился в 90-х или 80-х гг. 

«Десять книг об архитектуре» представляют собой энциклопедию технических наук. Архитектура, в понимании Витрувия (I, 3, 1), включает три основных области: архитектуру в узком смысле этого слова, т. е. строительную технику и строительное искусство (кн. I-VIII), гномонику, т. е. изготовление приборов для измерения времени (IX), и механику, т. е. изготовление грузоподъемных и водоподъемных машин и осадных и метательных орудий (X). Охватывая весь круг знаний, необходимых для строителя и инженера, трактат Витрувия - не просто сборник рецептов и не только практическое руководство, но и определенная система теоретических научных знаний. Согласно определению самого автора (I, 1), практика основывается на теории, опыт проверяется и руководится наукой. Наука же на основании устанавливаемых ею законов природы объясняет, почему надо строить так, а не иначе, показывает, как надо строить, и расценивает уже построенное. Отсюда вытекает требование энциклопедического образования для архитектора, и Витрувий не только перечисляет те науки, которые должен знать архитектор, но и действительно обосновывает все области строительства соответствующими научными теориями, излагая их подчас весьма музыкальной теории (V, 3-5; 6); устройство солнечных и водяных часов - не что иное, как прикладная астрономия (IX), не говоря уже о том, что постройка подъемников и метательных орудий является приложением теоретической механики, в частности учения о рычагах (X); наконец, архитектурная эстетика, т. е. теория украшений и пропорций, которую Витрувий вначале определяет чисто абстрактными категориями (1,2) * , в дальнейшем в целом ряде частных случаев выводится им из законов построения человеческого тела (например III , 1), из законов физиологической оптики (III, 3, 10; 4, 5; 5, 10; 5,13; IV,4; VI, 2; 3,5) и из чисто конструктивных принципов (IV, 2). В основе научных теорий Витрувия лежат две натурфилософские концепции, весьма характерные для античности: учение о четырех стихиях и представление об универсальном объективном значении числовых закономерностей и пропорциональных отношений, которые можно обнаружить в строении вселенной и человека и без которых нельзя построить ни красивого здания, ни точно работающей машины; так, например принцип модульности применяется и в теории ордеров и в конструкции баллисты. Кроме того, интересно отметить, что Витрувий прибегает и к историческому объяснению фактов, с нашей точки зрения довольно наивному; он набрасывает картину происхождения архитектуры (II, 1), прослеживает генезис и историю архитектурных ордеров (IV, 1) и отдельных мотивов (I, 1, 5-6) и выводит основные элементы ордера из форм деревянного зодчества (IV, 2), не говоря уже о целом ряде исторических анекдотов, которые он вводит в качестве иллюстраций или для назидания.

* Из этих категорий особый интерес имеет для нас понятие «благообразия» (decor), которое показывает, что для античного архитектора идейная выразительность художественной формы являлась неотъемлемой частью архитектурного образа (I, 2, 5—7) и была в то же время теснейшим образом связана с функциональной строительной программой (VI, 5).

Такова проблематика трактата. Как же Витрувий справился со своей задачей? Создавая свою энциклопедию, Витрувий чувствует себя пионером в этом деле и нисколько не закрывает глаза на те трудности, которые ему приходится преодолевать. Он должен прежде всего собрать и объединить литературу своих предшественников, которая представляет собой разрозненные и несистематические отрывки, посвященные отдельным вопросам (IV, вст.). Затем он должен найти такую форму изложения, чтобы быть понятным всякому, даже неспециалисту; для этого необходимо иметь строгий план, необходимо уметь выражаться кратко и ясно и выработать единую и точную терминологию (V, вст.). Витрувий считает недопустимым молчаливо присваивать чужое мнение; поэтому он добросовестно и подробно перечисляет все свои источники (VII, вст.). К сожалению, ни одно из упоминаемых им сочинений до нас не дошло, и поэтому очень трудно установить, как и в какой мере они им использованы. Подавляющее большинство цитируемых авторов - греческие мастера эллинистического периода. Яснее других обрисовывается фигура Гермогена, архитектора II в. до н. э., строителя храма Артемиды в Магнесии и храма Диониса на Теосе. Витрувий часто на него ссылается (III, 2, 6; 3, 7-10; IV, 3, 1; VII, вст. 12) и, видимо, у него заимствует учение пространно. Так, выбор места, ориентация и планировка города и Жилища определяются гигиеническими соображениями с учетом физиологии человека, с одной стороны, а с другой - метеорологии и климатологии (I, 4, 6; VI, 1, 4); учение о строительных материалах предполагает знание геологии, минералогии и ботаники (II); техника нахождения и проводки воды требует специальных и основательных познаний в области климатологии и почвоведения (VIII); театральное строительство немыслимо без знания акустики и законов о ионийском ордере. Из известных нам латинских авторов Витрувий ссылается только на Варрона (VII, вст. 14), но опять-таки на недошедшее до нас сочинение «О девяти науках» (Disciplinarum libri IX), последняя книга которого была посвящена архитектуре. Как бы то ни было, огромное количество упоминаемых источников свидетельствует о том, что Витрувий широко пользуется компилятивным методом. Но это было неизбежно при энциклопедическом характере трактата, и автор этого не скрывает. Помимо литературных источников, Витрувий очень часто иллюстрирует свое изложение ссылками на памятники. Однако надо признать, что ссылки эти носят настолько общий и неопределенный характер, что трудно установить, - за исключением римских построек, - видел ли Витрувий эти памятники или он ссылается на них с чужих слов. Во всяком случае мы не встречаем ни одного детального описания, и памятники привлекаются только для иллюстрации самых общих положений, как, например, при классификации типов храмов, анализ же пропорций и частей ордера обычно не сопровождается никакими конкретными примерами. Зато как только речь заводится о строительной технике, сразу же чувствуется, что Витрувий говорит как специалист. Язык становится точным и конкретным, ибо автор уже не излагает тот или иной литературный источник, а сообщает определенную рецептуру как плод многолетнего практического опыта. Если многие технические описания все же остаются для нас темными и непонятными, то это объясняется главным образом либо порчей текста (искажение числовых данных, непонимание переписчика), либо тем (как, например, при описании военных орудий), что Витрувий часто умалчивает о вещах, которые он считает общеизвестными для своих современников. Наоборот, когда автор покидает почву своего ремесла, когда он излагает более отвлеченные предметы или когда он пускается в красноречие, сразу же обнаруживается его писательская неопытность и его недостаточная осведомленность в области книжной науки. Для примера достаточно указать на поверхностное изложение древних натурфилософов (II, 2; VIII, вст. 1) и на крайне туманные эстетические определения (I, 2), явно заимствованные им из какого-нибудь сочинения по риторике (возможно, у Посидония), в котором он плохо разбирался. 

Итак, Витрувий далеко не владеет той полнотой энциклопедического знания, которой он требует от архитектора. Однако это нисколько не умаляет огромного принципиального значения его замысла, столь характерного для античности и столь поучительного для нас понимания архитектуры как научного синтеза искусства и техники. 

Трактат был иллюстрирован рисунками, которые до нас не дошли. Витрувий очень редко, всего десять раз, отсылает читателя к рисунку (I, 6, 12; III, 3, 13; 4, 5; 5, 6; V, 5, 6; VIII, 5, 3; IX, вст. 5; вст. 7; IX, 7; X, 6, 4). Возможно, что других рисунков и не было и эти десять иллюстраций носили характер очень простых чертежей, которые любой переписчик мог бы воспроизвести, не прибегая к помощи художника-профессионала, что значительно удорожило бы и усложнило издание *.

* Таково мнение 3акура (цит. соч., стр. 12 слл.), который в качестве примера приводит дошедшие до нас диаграммы, иллюстрировавшие трактат Герона об автоматах.

Чтобы объяснить основные черты намеченной здесь характеристики Витрувия, необходимо сделать попытку определить место, занимаемое им в истории античной культуры. К середине I в. до н. э. внутренние социальные противоречия, раздиравшие огромную рабовладельческую империю, достигли предельной остроты: борьба крупной земледельческой патрицианской знати с сословием всадников, представлявшим интересы торгового и ростовщического капитала, протекала под страшной угрозой восстания со стороны угнетаемых классов - рабов и безземельной и безработной бедноты - и на фоне пестрой смены военных диктаторов, которые обескровливали и разоряли империю проскрипциями и войнами. «Всеобщее убеждение в том, что из этого положения нет иного выхода, что не тот или другой император, но эта основанная на военной диктатуре империя является неизбежной необходимостью», привело к временному компромиссу между борющимися сторонами и к фактическому установлению монархического строя при Августе. Грандиозное строительство было неотъемлемой частью политической программы новой монархии. Рим, как центр империи, должен был быть достаточно украшен, чтобы возвеличивать мощь римского владычества и обожествленную особу императора. Кроме того, он должен был вместить огромные массы скопившегося в нем античного пролетариата, требовавшего «хлеба и зрелищ». Наряду с этим необходим был целый ряд мер по благоустройству города, по проведению водопроводов и дорог, а также по рационализации жилищного строительства, которое находилось во власти бешеной спекуляции наспех построенными многоэтажными квартирными домами и которое являлось очагом постоянных пожаров. Эта программа требовала, с одной стороны, достаточно высокого уровня практических и теоретических технических знаний, с другой - создания нового, своего, римского архитектурного стиля. И то и другое требовало в первую очередь нового, подытоживающего освоения эллинистической науки и искусства, ибо если в области языковой культуры Рим уже обладал собственной, самобытной литературной традицией, то в области архитектуры он, несмотря на свою политическую и экономическую экспансию в бассейне Средиземного моря, оставался не более, как одной из провинций эллинистического культурного мира. Архитектура и война были одними из главных двигателей в развитии античной техники. Особенное значение приобрела военная техника, когда, начиная со II в. до н.э., вместе с наступившим кризисом рабовладельческой системы производства, войско и военное дело сделались неотъемлемыми элементами античного общества и античной культуры. В пределах античной формации армия была самой прогрессивной общественной организацией как в экономическом, так и в техническом отношении; так, в армии «впервые имеет место применение машин в крупном масштабе».

Однако Рим не имел своей технической литературы на латинском языке, а сочинения александрийских механиков были доступны только узким специалистам, главным образом приезжим грекам. Точно так же дело обстояло и с архитектурой, которая должна была занять ведущую роль в культуре императорского Рима. Конечно, Рим в эпоху республики имел и собственные, так сказать, национальные архитектурные традиции как в области техники, так и в области планировки жилья и храма, но стилистически римская архитектура в это время была не более, как вариантом эллинистической. Греческие мастера строили в Риме, и римские - в Греции. Однако подлинно римская архитектура, которая осуществила синтез эллинской ордерной системы с новой техникой, отвечавшей грандиозным задачам нового общественного строительства, возникла лишь в императорскую эпоху. Судя по ссылкам Витрувия на свои литературные источники, эллинизм обладал большим количеством теоретических сочинений по архитектуре, в которых учение об ордерах уже было канонизировано. Но опять-таки весь этот материал оставался вне пределов римской литературы, а размах разворачивающегося римского строительства настоятельно требовал освоения этой части греческого наследия и притом на латинском языке. Старый скромный инженер Витрувий дожил до начала принципата Августа и, по-видимому, учел потребность в архитектурном учебнике, который подвел бы итог строительной теории и практики эллинизма. Таково значение трактата для его времени.

Сделались ли «Десять книг об архитектуре» популярным и необходимым пособием, сказать трудно. Во многом, в особенности в части техники сводов, книга должна была скоро устареть. В области военной техники Витрувия могли затмить и Фронтин и Аполлодор из Дамаска, «Полиоркетика» которого до нас не дошла 3. Наконец, имя Витрувия встречается у античных авторов очень редко . Однако, с другой стороны, уже во II в. Марк Цетий Фавентин составляет краткую выдержку из трактата и в IV в. Палладий, в строительной части своего сочинения по сельскому хозяйству, целиком примыкает к Витрувию. К тому же весьма характерно, что до нас дошел именно трактат Витрувия, т.е. сочинение, имевшее большое практическое значение, а энциклопедия филолога Варрона не пережила своего времени и бесследно пропала. 

Дальнейшая судьба Витрувия - замечательное явление в истории европейской культуры. Это один из тех редких случаев, когда литературная традиция, более того - отдельная книга, надолго определила характер и направление развития целой области человеческого творчества. Вся европейская архитектура от Возрождения до наших дней воспринимала наследие античности прежде всего и главным образом через Витрувия, и трудно себе представить, как сложился бы ее облик, если вычеркнуть трактат Витрувия из этого наследия.

В средние века Витрувий не был забыт. Древнейшие дошедшие до нас списки трактата датируются IX-XI вв.* (Античных рукописей не сохранилось. Из 55 списков 15 относятся к IX-XI векам, остальные к XIII-XV. Все восходят к одному не дошедшему до нас архетипу), Уже Карл Великий, пытавшийся проводить своеобразную политику культурного «возрождения» античности, видимо живо интересовался Витрувием, так как экземпляр трактата имелся у Эгинхарта, его ближайшего советника в области строительства. Списки трактата хранились во многих монастырях, например в Фульде и в Рейхенау,и имя Витрувия не раз упоминается у средневековых авторов. Вопрос о роли Витрувия в средние века еще совершенно не изучен, однако можно с уверенностью утверждать, что цеховому и ремесленному укладу средневекового строительства самый замысел трактата, в основе которого лежит представление о научной природе технических знаний, и идеал архитектора как энциклопедически образованной личности, был совершенно чужд. Если средневековые мастера и пользовались Витрувием, то только как сборником технических рецептов и, конечно, не могли ни понять, ни усвоить художественной стороны античной теории архитектуры.

Витрувия заново открывает Возрождение. Для Возрождения Витрувий был прежде всего источником познания античности, а кроме того, он был созвучен тому новому пониманию искусства как науки и архитектора как homo universale (универсальный человек), которое в начале XV в. вырабатывается в передовых торговых республиках Италии и в первую очередь во Флоренции. В процессе изучения «возрождаемой» античной архитектуры Витрувий играет не меньшую, часто даже большую роль, чем памятники; к тому же новая архитектура с первых же своих шагов создает себе свою теорию, опираясь опять-таки на Витрувия. А так как основным моментом, связывающим античную архитектуру с архитектурой Возрождения, была ордерная система, «ордера» Витрувия и явились исходной точкой для всей архитектурной эстетики Возрождения. Правда, на первых порах трактат Витрувия воспринимался целиком, как строительно-техническая энциклопедия, ибо в XV в. искусство и прикладные науки составляли единое целое и архитекторы, как и все художники этой эпохи, были, действительно, универсальными людьми, хотя бы, например, Альберти, который в своем трактате пытался создать такую же энциклопедию и которого за это и величали «итальянским Витрувием». Но уже начиная с середины XVI в. архитектор-художник начинает диференцироваться от ученого-изобретателя и техника и витрувианство все больше и больше сводятся к архитектурной эстетике, к теории ордеров и к археологическим проблемам. Все же роль его настолько значительна, что вся архитектурная теоретическая мысль вращается в его орбите вплоть до конца XVIII в. С этой точки зрения трудно провести строгую границу между многочисленными комментариями к Витрувию и не менее многочисленными оригинальными трактатами. Мало того, через теорию витрувианство оказывает огромное влияние на архитектурную практику. Так, например стимулом к созданию современной иллюзионной сценической коробки явились попытки реконструкции античной сцены на основании текста Витрувия, не говоря уже о том, что витрувианская теория сыграла решающую роль в разработке и развитии ордеров от XVI до XVIII в. включительно. Конечно, наряду со здоровым творческим усвоением Витрувия крупными мастерами, как Виньола, Палладио или Перро, витрувианство породило немало схоластики и эклектизма, но в основном оно является живой и неотъемлемой частью всей возрожденческой традиции в истории европейской архитектуры.

Основные этапы в истории витрувианства следующие. Все теоретики XV в., и в первую очередь Альберти, пользуются рукописными текстами Витрувия. Первое печатное издание Витрувия вышло почти одновременно (1484-1486) с трактатом Альберти о зодчестве (1485). В XVI в. начинается своего рода канонизация Витрувия. Им занимаются не только архитекторы, но и филологи. В 1531 г. основывается в Риме витрувианская академия (Academia della Virtu), всякий мало-мальски образованный гуманист считает себя витрувианцем, увлечение Витрувием доходит до фанатизма, и витрувианская схоластика нередко вмешивается в архитектурную практику. Но наряду с этим начинается критическая работа над текстом (первый шаг в этом направлении сделал Фра Джокондо, который в 1511 г. выпустил первое издание текста, не потерявшее свое значение и по сие время) и появляются первые комментированные издания (Чезариано - 1521, Филандер - 1544 и, главное, Барбаро - 1556, который дает для XVI в. наиболее обширное и в архитектурном отношении наиболее интересное толкование текста, иллюстрированного отчасти рисунками Палладио). Сюда же можно смело отнести и крупнейшие архитектурные трактаты этого времени (Серлио - 1540, Виньола - 1562, Палладио - 1570 и Скамоцци - 1615), которые по существу являются творческими комментариями к Витрувию. Для XVII и XVIII вв. решающую роль сыграл перевод и комментарий Перро (1673), который для своего времени может считаться образцовым как в филологическом, так и в архитектурном отношении, ибо автор был одинаково силен и в той и в другой специальности. К Перро непосредственно примыкает трактат Блонделя Старшего (1675).

Аналогичное значение для Англии имело издание Ньютона (1771-1791). В XVIII в. внимание издателей все больше и больше сосредоточивается на археологических и филологических изысканиях. В этом отношении серьезными вкладами в науку явились комментарий Полени (1739-1741) и издание Галиани (1758). В XIX в. Витрувий, потеряв значение для архитектурного творчества, продолжает существовать наряду с Виньолой в качестве мертвой академической рецептуры. Зато в XIX в. была проделана серьезная работа над критикой текста, и именно в этом отношении многочисленные издания прошлого века сделали огромный шаг вперед по сравнению с «творческими) комментариями XVI в. Из критических изданий текста необходимо упомянуть издания Роде (1800), Шнейдера (1807), Лоренцена (1857), Розе (1867, 1899) и Крона (1912). В связи с появлением археологии, как науки, комментирование Витрувия пошло главным образом по археологическому руслу. Однако большинство исследований этого рода, посвященных этим вопросам, рассеяно по журналам, далеко не охватывает всех археологических проблем, связанных с Витрувием (а главное, проблему пропорций и ордера) и пока еще не сведено воедино. Подытоживающие издания Стратико (1825-1830) и Марини (1830), несмотря на свою полноту, значительно устарели. Единственной попыткой архитектурно-строительного истолкования является посмертное издание неоконченного комментария Шуази (1909), который совершенно не учитывает археологического материала. Последнее большое комментированное издание Престеля (1912-1913) нам, к сожалению, при подготовке к первому тому использовать не удалось.

Первый том настоящего издания содержит текст трактата, снабженный краткими примечаниями. Напечатанный здесь перевод - первый перевод Витрувия на русский язык, сделанный с подлинника. Известный перевод Каржавина, изданный Баженовым (1790-1797), сделан с французского перевода Перро и устарел не только по языку, но и потому, что устарели перевод и комментарии самого Перро. В основу настоящего перевода положен текст Крона. Все отступления от этого текста в пользу других чтений будут оговорены и обоснованы в текстологической части второго тома. Для проверки переводчик и редактор пользовались лучшими переводами XIX и XX вв., а именно; немецкими - Лоренцена и Ребера, французским - Шуази и английским - Моргана, а также индексом Ноля.

поддержать Totalarch

Добавить комментарий

CAPTCHA
Подтвердите, что вы не спамер (Комментарий появится на сайте после проверки модератором)